В канун 7 ноября память невольно перелистывает страницы прошлых лет и событий, связанных с этим днем.

Как бы ни менялись времена, политика и сама наша страна, вряд ли когда-нибудь этот праздник будет забыт. Он был, есть и будет с нами, какое бы название ему не определили и как бы к нему не относились. В романе «Молодая гвардия» Александра Фадеева описано, как рискуя жизнью, праздновали его краснодонцы под носом у немецких оккупантов. Уверена, что и теперь этот праздник не пойдет мимо потомков молодогвардейцев, воюющих за свободу донетчины против украинских националистов. Мне тоже запомнилось 7-е ноября 1941 года в оккупированном Мелитополе и история, которая может показаться весёлой или грустной, судя по вкусу. За самогоноварение немцы расстреливали, но все равно в каждом доме к празднику или в лечебных целях он находился.

Мы жили в подвале (дом занимали немцы), где среди хозяйственного инвентаря стояла бочка с кукурузой, под которой был устроен схрон, куда прятали еду, лекарства и, естественно, самогон. Кукуруза была довольно легкая, так что в случае опасности спрятать необходимое всегда успевали.

Но на беду к нам повадился немецкий офицер, которого угораздило влюбиться в дочь хозяйки Марийку. Дивчина и впрямь была кукольной красоты: голубоглазая, круглолицая, со всеми прочими округлостями, яркая блондинка. И вот на 7-е ноября только мы расположились выпить за нашу советскую Родину, как сидевший «на стреме» дед Мусий (Моисей (укр.), сообщил: «Ганс идэ!» Все бросились убирать и прятать со стола, наспех глотая то, что уже было разлито, а Марийка побежала отвлекать Ганса. Она изобразила такое радушие, такую счастливейшую физиономию, будто только его и ждала. Немец просиял!  – Пан, пан – ворковала Марийка, загораживая ему вход в подвал, – а щоб тоби кистка в глотку, щоб ты церався та не обтэрся! Ой який ты гарный, як коровья пэрэпычка (лепёшка укр.) – а сама улыбается! Не понимающий ни слова, немец считал, что его хвалят  и только кивал головой: «Я-я…гут, гут, майн кляйне Энгельхен!» (мой маленький ангелочек (нем.). Ко всеобщему удивлению Ганс принес шнапс, он знал, что для нас означает 7-е ноября и решил проявить великодушие, поздравить нас с праздником. Опасаясь провокации, пить с ним никто не стал, на что он вроде даже не обиделся и под «комплименты» Марийки, от которых мы давились от смеха, изрядно напился сам с собой. Марийка щебетала весенней ласточкой, выманивая его во двор. Наконец, он собрался уходить, деловито засунув в карман флакон с остатками шнапса, по- военному кинул в нашу сторону «хайль!» и вдруг в его глазах  сверкнуло что-то недоброе.

– Ком гер! – скомандовал он Марийке, больно схватив её повыше локтя.

Это был уже не тот благодушный влюбленный Ганс. Шнапс разбудил в нем завоевателя. Он вспомнил, что может повелевать и грубо потащил Марийку во двор. Все замерли, что ели Ганс понял, что над ним потешались? Секунды казались вечностью, все ждали выстрела. Но Бог миловал, минут через 15 Марийка вернулась, только долго отмывала разгоряченное лицо и плакала.  Ей налили самогон. Немного успокоившись, она выпила, сложила на кружку руки одну поверх другой, прислонилась к ним щекой и неожиданно грустно запела:

Синенький скромный платочек

Немец мне дал постирать,

За ту работу кусочек броту

И котелок полизать! (брот – хлеб (нем.).

Дружный хохот разрядил обстановку. Праздник состоялся.

 

А еще мне запомнился праздник 7-е ноября 1945 года. Алтайский край, деревня Шимолино, где население представляли вдовы погибшей под Ржевом Сибирской дивизии, эвакуированные, да несколько фронтовиков-инвалидов. На торжественный митинг приехал из района какой-то геройский летчик (кажется Каманин). Приняв в подарок в качестве букета банный веник, украшенный бумажными цветами, он с трибуны начал было говорить о героизме, о мужестве Советского солдата, о надежном тыле, но спазм перехватил ему горло и он, взглянув на тех,  кому он это говорил, махнул рукой и заплакал. Как-то по команде заголосили все.

Потом было застолье: капуста, картошка, маленькая горка хлеба и сало, нарезанное тонюсенькими просвечивающимися ломтиками. К концу войны уже ничего не оставалось.

Летчик подарил канистру спирта, значит все-таки празднику быть.

Снова были слезы, но как писал поэт Н. Некрасов: «Русский народ плакать не любит, все больше поет…». Наплакавшись вдоволь, женщины запели и, наконец, пустились в пляс. Что-то жуткое было в том вдовьем танце: женщины плясали с таким отчаянием, с такой лихостью бросали под ноги себе прибаутки и частушки, словно хотели вбить в половицы всю свою бабью боль, выплеснуть из себя горечь своего бытия:

Серый камень, серый камень,

Серый камень 5 пудов.

Схоронил проклятый камень

Мою верную любовь.

Девочки, девчоночки

Не будьте гордоватые,

Любите раненых солдат,

Они не виноватые!

Мой танкист слепым вернулся

«Не горюй – ему скажу,–

Красоту мою не видишь,

Так я телом угожу».

Военные шофера

Знают с кем знакомиться.

У кого подал картошки

И корова доится.

С неба звёздочка упала

Прямо к милому в штаны.

Пусть горит там что попало,

Только б не было войны.

Удивительно, что не смотря на скабрезность, эта частушка дожила до наших дней и часто звучит на праздничных застольях. Ведь главное в ней не штаны, а вековое чаяние народа: «Лишь бы не было войны!» Люди хотят мира, борются за мир, воюют за мир. Потому вдвойне обидно, когда в теперешние праздники часто приходится слышать:

Танцуй Россия и плачь Европа,

А у меня самая, самая, самая красивая попа!

Думать-то надо не этим местом!

С праздником, товарищ! Мир вашему дому!

Ольга Сухова

Администрация сайта не несёт ответственности за содержание размещаемых материалов. Все претензии направлять авторам.