На электронную почту Пермского крайкома КПРФ пришла статья начинающего политолога Алексея Ушакова.  Предлагаем её для обсуждения.

Всякая устойчивая во времени политика опирается на определённую философию, выраженную в политической идеологии. Иными словами, политика наполняется тем или иным философским содержанием; она проводится не «абы как», а наоборот, всё в ней становится подчинено некому единому определяющему смыслу. Этот смысл становится своеобразной «альфой и омегой» политического руководства страны, его компасом, с которым оно сверяет свой дальнейший курс.

Не меньшее, если даже не большее значение имеет этот смысл, эта идеология, для рядового гражданина. Смысловое наполнение политического курса позволяет гражданину в юридическом смысле становиться именно гражданином в смысле уже не только юридическом, но и политическом; воспринимать себя не частичкой аморфного населения, а частью общества подобных ему граждан; и осознавать свою ответственность перед собой, своим обществом и государством, – в общем, всем, что принято называть Родиной. Если же гражданин теряет эти ориентиры, по каким-либо причинам перестаёт их разделять, то те  цели и задачи, которые преследует руководство страны, становятся ему, в общем-то, неинтересны. Тогда он может начать искать эти смыслы самостоятельно, вырабатывать новую политическую идеологию, либо выбрать себе наиболее подходящую из уже имеющихся. И если только он не решит эмигрировать, то он продолжит оставаться гражданином – в именно политическом смысле, но вот власть потеряет ценного союзника в его лице.

Разумеется, определённый процент таких недовольных граждан есть почти в любом государстве. Но чем выше этот процент, тем ниже легитимность государственной власти, тем меньше людей согласны будут исправно платить налоги, подчиняться установленным законам, достойно служить в армии.

Отсюда вытекает, что вопрос о легитимности государственной власти неразрывно связан с поддержкой обществом того курса, которого придерживается руководство страны, с согласием граждан с правом государственных учреждений взимать налоги, устанавливать законы и требовать их исполнения. Поэтому успешность проводимой политики, её жизнеспособность и устойчивость во времени во многом определяется не столько идеологией, её философской «начинкой», сколько тем, как понимается и в какой степени разделяется смысл политики гражданами. И очевидно, что власть прямо заинтересована в том, чтобы общество, состоящее из политически активных граждан, разделяло принятую идеологию в как можно большей степени.

При этом следует подчеркнуть, что «общество граждан» вовсе не равнозначно «гражданскому обществу». «Общество граждан» существовало, например, и в Античной Греции, а вот «гражданское общество», в том смысле, который вкладывают сегодня в это понятие приверженцы либеральной идеологии – сравнительно недавнее изобретение, обоснованное выдающимися мыслителями Запада. К слову, сегодня можно видеть, что общество может запросто состоять из «граждан» и «неграждан».

Очевидно, что для поддержания своей легитимности, государственной власти совсем необязательно иметь в обществе граждан, активных политически. Кроме того, что такое союзничество довольно накладно – ведь для воспроизведения легитимации в таком обществе власть должна предоставлять ряд благ, соответствующий гражданским запросам (образование, культура, уровень доходов, правовая защищённость и т.п.), это ещё и связывает представителей власти «по рукам и ногам» в их практических действиях. Так, Уотергейтский скандал, поставивший крест на карьере американского президента Никсона, можно считать одной из заслуженных побед общества политически активных граждан. А из отечественных (и более трагичных) примеров можно вспомнить гибель русского императора Павла I, когда группа также политически активных граждан, недовольных политикой государя, приняла решение убить его. В принципе, точно так же и любую революцию можно рассматривать как именно проявление политической активности граждан, исповедующих иные идеи и ценности, противоположные власти.

Государственной власти куда проще и удобней (и безопасней) иметь общество, состоящее в основном не из «политических», а из «юридических» граждан, индифферентных в целом к проводимой политике, пассивных, и одобряющих почти любые действия властей скорее по привычке, чем осознанно. Это позволяет власти свести к минимуму затраты на поддержание легитимности среди политически активных граждан, поддерживая их численность только лишь ради дальнейшего вовлечения в государственные структуры управления. Основная же масса населения, состоящая из обычных, «юридических» граждан, будет использоваться в этом случае для налогообложения, службы в армии в рядовом составе, и т.п. Характерным примером служит Российская Империя, в которой крестьянское сословие было единственным податным сословием, самым многочисленным и самым бесправным. Именно за их счёт пополнялся рядовой состав армии и казна, но занять какие-либо государственные посты представителю крестьянства было нереально. Наоборот, дворянское сословие обладало рядом привилегий, было свободно от налогов, и именно из их среды выходили офицеры и чиновники.

Однако философско-идеологическое содержание политики не воспринимается обществом само собой. Выше уже упоминалось, что одобрение либо порицание проводимой правительством политики обществом напрямую зависит от степени разделения обществом тех смыслов и ценностей, что вкладываются в политику. Но как сделать, чтобы общество стало разделять и одобрять идеологические ценности? Важнейшим инструментом актуализации таких ценностей в обществе является система образования, в первую очередь – школа. Ведь именно школьная система, помимо таких банальностей, как «научить считать и писать», должна сформировать у подрастающего поколения первоначальные представления о государстве и его политическом устройстве, об обществе и его целях и задачах. Причём методы преподавания, задействованные в школах, напрямую определяются политической системой, неизбежно являясь и орудием власти, и её формой.

В школах Российской Империи орудием и формой власти являлась Русская Православная Церковь (РПЦ). Недаром «Закон Божий» являлся обязательным школьным предметом. Это и понятно: Российская Империя изначально позиционировалась как сугубо православное государство, а царь – как помазанник Божий. Т.е., всё государственное устройство, формально светское, освящалось авторитетом религии. Церковь была как бы одним из государственных департаментов, «ведомством православного исповедания» – наподобие армии или чиновничьего аппарата; с тою только разницей, что она  отвечала не за оборону страны или управление ею, а за совесть граждан, их лояльность государству. Потому и жестоко каралось «вольнодумие» – любые сомнения в справедливости религиозных воззрений, истинности Библейских сказаний, вообще в существовании Бога. Ведь любые из этих сомнений неизбежно подрывали государственный строй. Если нет Бога – значит, царь вовсе не Божий помазанник, а обычный человек, а если он обычный человек, то может и ошибаться. А если он может ошибаться, то и подданные вовсе не обязаны его терпеть…

Важность Церкви в политической системе Российской Империи верно оценили большевики.  Недаром уже 11 декабря 1917 г. Лениным было подписано «Постановление о передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению», которое было вскоре объединено с некоторыми другими законодательными актами в  «Декрете об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 января 1918 года. Ведь, поскольку в марксизме всякая религия понимается как отрицательное явление, то Церковь следовало отстранить и от процесса реализации власти, и от процесса её легитимации, что означало устранение РПЦ с политической арены молодого Советского государства.

Но со второй половины 1980-х годов эта организация начала постепенно восстанавливать своё влияние. Тогда, несмотря на продолжавшуюся больше по инерции атеистическую пропаганду, в СМИ довольно широкое звучание стала приобретать тема «духовного выздоровления и возрождения общества», начался пересмотр политики горбачёвского руководства в отношении РПЦ и других религиозных общин, стало возрастать количество приходов. В обществе стал повышаться престиж РПЦ, что в немалой степени было обусловлено ореолом «мученичества», приобретённым ею за предыдущие годы Советской власти.

После распада СССР РПЦ получила сильнейшую поддержку посткоммунистической квазиэлиты – организационную, политическую, материальную. Объясняется это тем, что РПЦ воспринималась в качестве единственно возможного претендента, способного заполнить собой возникший идеологический «вакуум» и легитимировать новое государство, основанное на идеологии «либеральной демократии» и «рыночных отношений». Вероятно также, что, демонстрируя свою «православность», иерархи нового режима подчеркивали этим разрыв с прежней атеистической традицией государства, а следовательно, с коммунистическим «безбожием» и «аморальностью».

Церковь при этом воспользовалась благоприятной конъюнктурой, чтобы вернуть себе потерянную в ходе Октябрьской  революции и последующих событий собственность, в чём немало преуспела. Она улучшила свое финансовое положение, стала крупным собственником, организовала несколько капиталистических предприятий (в том числе, сомнительных с точки зрения вероучения), но потеряла много времени, и во второй половине 1990-х годов столкнулась с жесточайшим кадровым голодом.

Между тем, конфессиональная обстановка на канонической территории РПЦ (т.е. почти на всей терриории СНГ) стремительно усложнялась: активно стали наступать Римская Католическая Церковь, ислам. Огромные средства на свою пропаганду в России выделили европейские, американские, канадские и южнокорейские протестантские организации, стали создавать сложности организации сектантского толка. Усиление межконфессиональной конкуренции совпало с ростом трудностей в отношениях между РПЦ и православными церковными структурами за рубежом.

В этих условиях Церковь выдвинула концепцию новой «симфонии» с российским государством, окончательно оформившейся в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви». В случае воплощения этой концепции в жизнь, РПЦ стала бы системообразующим элементом культуры, если не самой государственности, и надежно закрыла бы каноническое пространство страны от «чуждых влияний». Определенные политико-идеологические дивиденды должно было получить и государство. Агрессивно начал насаждаться бренд «русский – значит православный».

Но, несмотря на то, что сегодняшнюю эпоху некоторые называют «православным Возрождением», то, насколько неглубоко оно затронуло большинство населения, свидетельствует почти полное отсутствие сколько-нибудь влиятельных движений и политических партий, выступающих под именно православными лозунгами. Те партии, которые создавались православными активистами, стабильно проваливались на выборах всех уровней, начиная с 1995-го года, пока РПЦ официально не отмежевалась от какой бы то ни было политической борьбы или оказания поддержки тем или иным кандидатам.

РПЦ, фактически лишённая поддержки граждан России в политических вопросах, предпочитает действовать через сочувствующих ей политиков или политиков, чьи интересы совпадают с её собственными, а также через лояльно настроенных руководителей органов исполнительной государственной власти. В сентябре 1997 г. РПЦ пролоббировала через региональные элиты федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», в преамбуле которого была не просто подчёркнута роль «традиционных религий», а признавалась именно «особая роль Православия в истории России, в становлении и развитии её духовности и культуры». Эта преамбула вызвала особенные споры – представители прочих конфессий, например, старообрядцы, а также  юристы и правозащитники указывали, что «традиционные» религиозные организации (т.е. в первую очередь РПЦ) используют её для лоббирования особенных льгот.

Именно благодаря этой преамбуле, РПЦ смогла сосредоточить основные усилия по своему внедрению в российскую политическую систему в сферах  науки, образования, экономики, культуры, обороны.

Избрание Церковью этих сфер обусловлено стремлением с одной стороны, к «цементированию» существующей политической системы, сохранению сложившихся отношений власти и общества; а с другой, к клерикализации политической культуры России, что выражается в увеличении числа своих сторонников через ознакомление населения страны с церковной точкой зрения на те или иные государственно-значимые проблемы и убеждении в своей правоте, и, таким образом, утверждении себя в глазах широких слоёв населения (невзирая на конфессиональные, половозрастные, политические и социальные различия) как непререкаемого духовного и политического авторитета.

В то же время, Церковь, декларирующая свою аполитичность, не может открыто воздействовать на политику. Правда, в начале 2011 г. Церковь приняла поправку, согласно которой, в исключительных случаях в индивидуальном порядке Священный синод может давать благословение конкретному священнику на участие в выборах в законодательные органы власти, хотя это и противоречит «Основам социальной концепции Русской Православной Церкви». Однако Церковь упорно позиционирует себя вне политической борьбы. Поэтому пристальный интерес РПЦ именно к школе вовсе не случаен.

Уже с 1991 г. в ряде школ некоторых регионов России силами священников и православных активистов было введено преподавание «Закона Божьего» по дореволюционным учебникам. Министерство образования, обнаружив эту практику, издало в 1993 г. приказ о запрете любых уроков религии, мотивируя его нарушением Конституции. Поскольку было очевидно, что опыт по ряду причин получился неудачным, то священники без особых протестов покинули школы. Это было связано с тем, что новоявленные преподаватели «Закона Божьего» не смогли ни заинтересовать детей, которым было скучно слушать проповеди и читать на церковно-славянском, ни убедить родителей и многих учителей, которые были настроены против самой идеи. К тому же существовала сильная конкуренция со стороны представителей других конфессий, результаты работы которых в школах были куда эффективнее. Но в то время росла сеть воскресных школ, и у РПЦ, по всей видимости,  была надежда в будущем охватить ими большую часть молодежи. Вероятно, определённые надежды РПЦ возлагала и на различные формы углубленного религиозного образования в формате средней общеобразовательной школы, к которым относились создававшиеся в первой половине 1990-х годов различные православные гимназии, казачьи кадетские училища и т.п. Однако довольно скоро стало ясно, что хотя подобные учебные заведения возникли практически в каждом российском регионе, стать основой для будущих средних учебных заведений России они не смогут. Даже в случае удачной реализации проекта они фактически становились элитными образовательными учреждениями, в которых родители ценили не столько «православную» составляющую, сколько профессионализм педагогов и возможность детей углубленно изучать иностранные языки, совершать экскурсии, посещать кружки и т.д.

Опыт создания школ с православным уклоном с течением времени  вскрыл очень неприятное для РПЦ обстоятельство: уровень воцерковленности учеников, заканчивающих школы этого типа, не только оставался крайне низким, более того, часть подростков становилась «убежденными богоборцами». Примечательно, что даже сами священники своих детей в православные образовательные учреждения отдавать избегали. Преподаватели православных гимназий такую атеизацию выпускников объясняли «неправославной» обстановкой в среде сверстников, а также низким уровнем воцерковленности родителей.

Ко второй половине 1990-х годов стало очевидно, что резервы роста православных образовательных учреждений кончились – и воскресные школы, и православные гимназии доказали свою несостоятельность. Но багодаря принятию закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», о чём уже говорилось выше, епархии в некоторых регионах, пользуясь покровительством местных властей, могли теперь на «законных» основаниях требовать от школ введения ОПК, хотя это и противоречило пункту 4 статьи 4  федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», который, в частности, гласил: «<…> Должностные лица органов государственной власти, других государственных органов и органов местного самоуправления <…> не вправе использовать своё служебное положение для формирования того или иного отношения к религии».

В 1997-1999 гг. в нескольких регионах России на средства областных администраций в средних школах стал вводится курс обучения православной вере. Назывался он везде по-разному: «Основы и ценности Православия» в Белгороде, «Основы Православной культуры» в Курске, факультатив по «Закону Божьему» в Воронеже и Калининграде, в Смоленске «История Православной культуры земли Смоленской», «Основы Православной культуры и нравственности» в Новосибирске, «История Церкви» в Воронеже и  Ростове-на-Дону, факультатив по основам Православия в Кемерово  и т. д. Наибольшую известность и масштаб получил опыт Курской области, которая, как неоднократно заявлялось в прессе различными официальными лицами, ввела преподавание ОПК более чем в трети (300 из 800) школ области. Зачастую при этом утверждалось, что появление этого предмета никоим образом не должно затронуть религиозные чувства неправославной части учащихся, поскольку данный «предмет, по сути, не относится к числу религиоведческих, а просто констатирует многовековую преемственность русской общественной, культурной, политической жизни и Православия». Кроме того, нередко в качестве дополнительного аргумента утверждалось, что ОПК принимается школьниками с интересом.

Несмотря на то, что курский эксперимент неоднократно представлялся в прессе как один из самых успешных в России, ряд некоторых фактов заставляет относиться к рекламировавшимся результатам с достаточной настороженностью, например, при опросе учеников об их отношении к новому предмету и того, как он повлиял на них, не соблюдался принцип анонимности; а в нарушение пункта 4 статьи 5 федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» в некоторых школах не соблюдался принцип добровольности, сам же предмет был вставлен в основную сетку расписания. Не было создано и внятной методологической базы, преподаватели ОПК как о самом предмете, так и о Православии зачастую имели самое смутное представление; нельзя также исключать при решении вопроса о введении в школах ОПК возможности давления на директоров школ со стороны представителей областной администрации.

Согласно приказу министра образования В.М.Филиппова от 1 июля 1999 г., был образован Координационный совет по взаимодействию Министерства образования Российской Федерации и Московской Патриархии Русской Православной Церкви. В преамбуле данного приказа одной из целей была заявлена «координация деятельности по духовно-нравственному воспитанию   и просвещению детей и молодежи». Этот совет «легализовал» православных лоббистов, которые пытались частным порядком изменить политику министерства еще с середины 1990-х годов.

В том же 1999 г. Патриарх Алексий II разослал провинциальному епископату письмо с указанием ввести преподавание основ Православного вероучения в школах всех регионов России. В пункте 7 этого письма было специально указано: «Если встретятся трудности с преподаванием основ Православного вероучения назвать курс «Основы Православной культуры», это не вызовет возражений у педагогов и директоров светских учебных заведений, воспитанных на атеистической основе». Среди прочих рекомендаций Патриарха по налаживанию образовательной работы в епархиях РПЦ содержалась также и рекомендация вводить в штат каждого прихода должность преподавателя Православного вероучения, задача которого состояла бы в сотрудничестве с государственными и муниципальными школами.

С 1999 – 2000 гг. Церковь от хаотичных инициатив перешла к систематическим действиям. Сотрудничество епархий с региональными органами власти продолжало расширяться. Был подписан ряд договоров о сотрудничестве в области образования, например, в Московской области, Смоленской, Рязанской, а также Курской,  Самарской, Белгородской, Владимирской, Омской.  Патриарх Алексий II, а также руководитель ОВЦС РПЦ митрополит Кирилл (Гундяев) начали публично лоббировать идею курса на федеральном уровне. Они настаивали не только на обязательном существовании такого факультатива в школе, но и на том, что он должен стоять в основной сетке расписания занятий. Например, в интервью газете «Коммерсант» митрополит Кирилл заявил следующее: «К сожалению, некоторые руководители школ и других учебных заведений понимают факультатив как преподавание вне сетки часов. Мы категорически против такого толкования. Факультатив – это альтернатива. Учащийся может избрать религиозную или, может быть, нерелигиозную дисциплину, например, православную этику или светскую этику. <…> Должна быть предоставлена альтернатива».

Прошедшие в январе 2000 г. Международные Рождественские образовательные чтения выявили намерения РПЦ в отношении образовательной системы с достаточной ясностью. Как отметил сопредседатель секции «Преподавание православного вероучения в государственных и муниципальных образовательных учреждениях», сотрудник Отдела религиозного образования и катехизации диакон Димитрий (Лин), «преподавание православного вероучения можно рассматривать в двух вариантах. Первый – проведение в школах уроков религии. Такие уроки начинаются и заканчиваются молитвой, на них рассказывается об основах веры, изучается катехизис. Подобный подход предполагает православный образ жизни учащегося. Второй – преподавание основ православной культуры. <…> Задачей такого курса является подведение ребенка к принятию веры (!). Совершенно неприемлема замена этих учебных курсов предметом «религиоведение», поскольку в этом случае происходит размывание понятий: православие воспринимается детьми наряду с другими религиями – исламом, буддизмом и т. п.».

4 апреля 2001 г. в Государственной Думе был проведён Круглый стол, имевший подчёркнуто нейтральное название «Религиозное образование в России: проблемы и перспективы», где на самом деле собрались лоббисты православного образования и их сторонники в российском парламенте. В резолюции, принятой на этом Круглом столе, утверждалось: «Учебные курсы базового гуманитарного образования, а также преподавание естественнонаучных дисциплин, должны опираться на духовное, культурно-историческое и нравственное наследие народов России. Они должны включать изучение памятников древнерусской литературы, церковно-славянского языка, сочинений и материалов религиозной мировоззренческой направленности. <…> Это относится и к моральной оценке таких направлений практической науки как ядерные исследования, генная инженерия и подобным, особенно же к искажающим образ Божий в человеке. Преподавание основ дарвинизма (имеющего в своей основе неоязыческое расистское учение Мальтуса) должно сопровождаться уведомлением, что это – всего лишь одна из конкурирующих научных гипотез о мироустройстве».

22 октября 2002 г. министром образования В. Филипповым был подписан документ с изложением примерной методики преподавания ОПК в школах, после чего он был разослан региональным управлениям образования. Хотя документ не являлся нормативным актом и даже не был зарегистрирован в таком качестве в Министерстве юстиции, именно он фактически дал старт систематическому введению в школах ОПК.

Спорадические протесты, звучавшие против клерикализации школы, теперь стали стремительно нарастать. Недовольство начали высказывать как религиозные, так и правозащитные организации; родители школьников фактически бойкотировали введение ОПК. Это заставило руководство РПЦ пересмотреть свои взгляды на стратегию введения этого предмета в школах. Церковью было предложено вводить ОПК наряду с другими предметами – «Основами исламской культуры», «буддийской», «иудаистской», хотя представители этих конфессий ни о чём подобном не просили в силу своей относительной малочисленности; а также «Основами светской этики». С одобрения президента Медведева в 2010 году в 19 субъектах РФ в порядке эксперимента были введены предметы курса «Основы религиозных культур и светской этики» (ОРКиСЭ). В 2010-2011 гг. список регионов был расширен до 21 субъекта РФ, пополнившись ещё двумя участниками – Ярославской областью и Республикой Марий Эл. Предполагается, что, в случае положительных результатов эксперимента, с апреля 2012 года,  введение этого курса в школах всех субъектов РФ с участием «заинтересованных религиозных организаций».

Сегодня, когда экспериментальная фаза введения ОПК в школах подошла к концу, власть и Церковь склонны оценивать результаты скорее положительно. И хотя сейчас интерес в российском обществе к проблеме внедрения ОРКиСЭ угас – ведь проводились выборы в Думу, прошло множество митингов против итогов этих выборов, вполне вероятно, что повсеместное введение ОРКиСЭ в российских школах имеет шанс стать вполне заметным событием, т.к. возможное время его введения – апрель 2012 г., состоится почти через месяц после выборов президента. Интересно, что снижение интереса со стороны властей к введению ОРКиСЭ отмечалось ещё до митингов 10-го и 24-го декабря. Финансирование проекта осуществляется теперь не из федерального бюджета, а переложено на бюджеты школ, что, конечно же, затруднит, но совсем не остановит его введение. Теперь, после неожиданных для власти протестных митингов, не исключено, что её интерес в этом направлении и вовсе иссякнет. Но зато РПЦ, как было продемонстрировано, показала завидное упорство в достижении этой цели, и она может «под шумок» митингов продолжить начатое, и тогда повсеместное введение ОРКиСЭ в школах останется незамеченным, если только протестующие вдруг не включат пункт об отмене вероучительных предметов в школах в список своих требований.

И Церковь, и государство явно заинтересованы во внедрении ОПК в школах, причём, из-за сильных протестов в обществе по поводу нового «Закона Божьего», ОПК «сдобрено» компромиссными вариантами – «светской этикой» и иными «культурами». И если Церковь явно желает восстановить своё былое влияние на общество, то основная цель государственной власти, как она декларируется – воспитание толерантности, что должно, по замыслу, способствовать построению «гражданского общества» в смысле либеральной идеологии. Однако, о какой толерантности, или хотя бы веротерпимости может идти речь, если большинство школьников, охваченных сегодня курсом ОРКиСЭ, не имеют ни малейшего представления о других религиях? В Чечне, например, почти 99% школьников предпочли изучать ислам. Уже известны факты религиозной нетерпимости в школах. В будущем это даст о себе знать, вероятно, серией жестоких религиозных конфликтов, если даже не очередной гражданской войной. Пока неизвестно, внемлют ли власти предложениям свести вероучительные предметы в единый блок, заменив «основы культур» неким аналогом религиоведения, – ведь этому так противится Церковь. Пока же цель государства явно не достигнута.

Тем более странным выглядит согласие властей ввести вероучительные предметы в школах, если либерализм, пропагандируемый государством как основная ценность, в сущности, не нуждается ни в каких религиозных обоснованиях. В условиях капиталистической экономики обращение к религии выглядит не только излишним, но и лицемерным. На это обстоятельство указывали Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии». Широко стало известно и сравнение Марксом религии с опиумом для народа.

Обильно разрекламированы планы правительства по развитию России в XXI веке. Это различные технологии с приставкой «нано-», проект «Сколково», и т.п. Следовательно, в XXI веке актуальность качественного образования не только никуда не исчезла, но и будет возрастать. Но ещё с эпохи Просвещения противоречия между наукой и религией известны очень хорошо. В концепции современного естествознания нет места Богу. И какая каша будет твориться в голове у наших школьников, изучающих «веру в Бога» после «безбожных» уроков физики и математики, остаётся только догадываться. Особенно, если по предложению Фурсенко, ОПК им будут преподавать бывшие учителя физики и математики.

Когда Гагарин поднялся в космос, американский президент Джон Кеннеди заявил: «Космос мы проиграли русским за школьной партой». Остаётся лишь надеяться, что нынешние школьники вырастут достойными гражданами нашей Родины, и одержат за партой не одну победу…

Алексей Ушаков

Администрация сайта не несёт ответственности за содержание размещаемых материалов. Все претензии направлять авторам.